 |
Статистика |
 |
|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
 |
|
 |
Рассказы за жизнь...и не только. |
 |
Браток Митька (продолжение 1)
Судили Митьку по всем правилам юриспруденции.
На выездном заседании народного суда, которое проходило в
актовом зале института, разгневанные обвинители в Митькином лице
клеймили пороки современной молодежи. Не помогла ни хорошая
характеристика с места работы, ни отзывы с места учебы. Правда, за
рамками процесса остались два незначительных факта. Первый заключался в том, что рыжий, уже благополучно
залечивший свою голову, был сыном районного прокурора, и сверху была
дана четкая и понятная команда - фас. Второй... - как ни странно, к
тому, чтобы Митьке намотали на всю катушку, приложила руку Ленкина
мать, бывшая в близких отношениях с председателем городского суда.
Видимо таким способом она решила избавить дочь от недостойной ее партии
и цели она достигла. Несколько обескуражило ее то, что, после оглашения
приговора, родная дочь, откуда-то прослышавшая о кознях, повернула к
ней зареванное лицо и в запале крикнула на весь зал: - Добилась, дура... ну получи внука безотцовщину!
Так Митька узнал, что скоро станет отцом, и поехал в колонию
строгого режима. К первоначальному сроку, прямо в лагере добавился еще
один за ... да какая разница за что. Первое время изредка приходили письма от Лома, из которых
он узнал, что Ленка бросила институт, родила, и что у него теперь есть
сын. Потом письма приходить перестали.
Вернулся Митька в родной город через двенадцать лет.
Пришел к дедовой хате, в которой жили незнакомые люди,
непонятно как тут оказавшиеся. Митьку никто не узнал, да и трудно было
узнать в этом поджаром волчаре с цепким взглядом глубоко запавших глаз,
того жизнелюбивого Митьку. Он постоял, покурил, затоптал окурок и пошел
незнамо куда. К нему подбежал сопливый пацан:
- Дядя, а ты кто?
- Митька, - подумав, неуверенно сказал Митька и пошел прочь.
В тот же вечер, на вокзале, он познакомился с промышлявшей
там шалашовкой Соней. По этому поводу выпили, и Соня пригласила его к
себе домой. Жила она на другом конце города. Жила одна. Митька остался
на ночь, а потом остался насовсем. Они прожили полтора года... потом Соня как-то не
вернулась. Утром Митька поехал разыскивать ее на вокзал. Оказалось,
Соня вечером попала под проходящий товарняк. То ли сама свалилась
пьяная, то ли толкнул кто... Бог его знает. После этого Митька поставил на себе жирный крест.
Маятник качнулся...
Наследников у Сони не было и на ее дом никто не претендовал...
***
Пробуждение было мгновенным.
Переход от сна к бодрствованию занял не больше секунды. За
эту секунду сердце сжалось от чего-то еще несвершившегося, но уже
неминуемого, все тело покрыл липкий пот, горло, схваченное невидимой
рукой, сипело, стараясь ухватить и протолкнуть в легкие хоть немного
воздуха, озноб сотрясал все тело. Митька с трудом поднялся и покрутил
головой, пытаясь сообразить где он. К горлу подступила тошнота. Такого
с ним давно не было. - Сука, Марат... отравил, курва, напрочь, - пробормотал
Митька и, протянув руку, нащупал кружку с водой стоявшую на табурете.
Потрясун колотивший его усилился, а от воды стало еще хуже. Тускло
забрезжила мысль - в сапоге... я же принес.
Он с трудом поднялся. Судороги выкручивали мышцы. Митька
упал на колени и пополз к входной двери. У входа он сунул руку в
грязный, рваный сапог - есть. Митька вытащил из сапога бутылку,
привалившись спиной к дверному косяку, ощупал ее и завыл от бессильной
злости. Это было домашнее вино. Бутылка была заткнута резиновой
пробкой. Надо же было так облажаться! Он вытащил пробку зубами и припал
к горлышку. Вместе с теплой, отдающей кислятиной и плесенью влагой, в
Митьку вливалась жизнь. Дрожь понемногу утихла, дыхание выровнялось,
сердце перестало колотиться. Митька знал, что это ненадолго и надо
что-то делать, но сил не было. Хотелось просто сидеть вот так, тихо и
незаметно... и чтобы никто его не трогал и даже не видел... и он никого
трогать не будет... и никто ему не нужен...
Митькина голова свесилась на грудь, и он захрапел.
...синеватая дорожка лунного света, пролегавшая от окна к
Митькиным раскинутым ногам, внезапно исчезла, и Митька понял, что
кто-то заглядывает в окно. - Кто? Почему Тяпа молчит? - он с трудом разлепил веки и поднял голову.
За окном стоял мужик, в наброшенном на плечи плаще с
капюшоном. Он протягивал вперед руки, словно силился что-то схватить
или просил о помощи. И хотя лицо его скрывала тень - черная,
непроглядная, из этой тени на Митьку строго смотрели два светящихся
глаза, по небритому подбородку стекала слюна и пена, раззявленный рот
пытался что-то выкрикнуть.
Митька нашарил бутылку и, что было сил, пустил в окно.
Раздался звон разбитого стекла, глухо залаял разбуженный Тяпа. Митька
утер пот со лба.
- Померещилось.
В последнее время Митька все чаще видел эти глаза. Рыжий неотступно преследовал его, не давая забыть о последней встрече.
...После того как Соня, вначале обрадованная тем, что у нее
появился постоянный мужик и неделю выжимавшая из Митьки все соки, в
предельно понятной форме объяснила, что 'горбатиться до усеру и кормить
его' она не намерена, Митька подался на рынок. Постоянной работы найти
он и не надеялся, а подшабашить... - да епрст - этого добра тут было
навалом. Через пару дней он прибился к бригаде таких же
социально-неустроенных и на кусок хлеба с кружкой пива зарабатывал
регулярно. Кое-что перепадало и Соне. Однажды, выходя с приятелем из
ворот рынка, он нос к носу столкнулся с рыжим. Тем самым, из-за
которого отбарабанил свои двенадцать лет. Выглядел тот не блестяще:
потрепанная одежда, сутулая худая фигура, характерный блеск глаз...
Диагноз Митька поставил с ходу - наркота.
Видимо в лице у Митьки, что-то изменилось, потому что приятель, уставясь на него, спросил:
- Ты чего? Деньги потерял?
Они прошли шагов десять, потом Митька спросил:
- Ты этого мужика... ну, который, сейчас мимо прошел, знаешь?
- Да так, в лицо. Пахан у него прокурором был, бабок
немерено. Жил в свое удовольствие - тачки, девки, гульки... все можно,
а потом на иглу подсел - еще кайфу захотелось. Ну и вот - маму родную
продаст за ширку. - А живет где? Часто тут бывает?
- Не знаю - да на кой он тебе? - потом заглянув Митьке в лицо. - Старые дела?
- Угу, старые.
С этого дня у Митьки появилась цель.
Месяц он следил за рыжим. Он узнал, что зовут его Николай,
живет он сейчас на квартире, которую оплачивает его сестра, приезжающая
из другого города. Выяснил круг связей, маршруты, распорядок дня,
привычки.
Спешить Митьке было некуда. Зона приучила к осторожности.
Единственное чего он боялся - столкнуться с рыжим нос к носу и
спугнуть. Однажды это произошло, но рыжий, блаженно улыбаясь, скользнул
по Митьке мутным взглядом и прошел мимо, не узнав. Сыграть так он бы не
смог, в этом Митька был уверен. Долгими ночами Митька курил и обдумывал план мести.
Такой, чтобы каждый день этих двенадцати лет икнулся рыжему пидору.
Поэтому такая банальщина, как превращение в калеку или убийство -
отметалась сразу. Не стоило это Митькиной изуродованной жизни. Тут
нужен был творческий подход.
***
Познакомиться с рыжим и войти к нему в доверие оказалось
проще простого. Для этой цели Митька купил дури, забил пару папирос и
как-то, расположившись неподалеку от рыжего, пившего пиво во дворе
базарной забегаловки, закурил. Мгновенно, учуяв родной запах, тот
сделал стойку, подошел к Митьке и вопросительно-жалобно промычал: - Пошабим? У меня с бабками напряг. Я отдам.
Митька, без лишних разговоров, достал вторую "заряженную"
папиросу и подвинул ему. Через пару дней история повторилась. Рыжий
многословно и пространно извинялся за свою временную несостоятельность,
но Митька без всяких рассуждений протянул косяк. В этот раз они уже
разговорились. Потрепались о том, о сем, о жизни вообще и ее частностях
и, в финале, договорились встретиться здесь же на следующий день. На следующий день денег у рыжего не было. Митька купил ему пива и достал папироску. Рыжий изумленно вылупил глаза:
- Ты что, в Гуманитарном фонде работаешь?
- Грузчиком я работаю, Коля, грузчиком. А это... - Митька
пренебрежительно махнул рукой на папироску, - это мне на халяву
достается. Глаза рыжего суматошно забегали. Он притиснулся к Митьке и, понизив голос, зашептал:
- Откуда? Расскажи. Я ж могила! Там присоседиться нельзя? А то, мне совсем худо, а денег нет. И сеструха не едет.
Чем старательней Митька уклонялся от ответа, тем сильнее
разгоралось любопытство и интерес рыжего. Через несколько дней Митька
раскололся и рассказал рыжему историю, как он случайно наткнулся на
склад, в котором цыгане, держатели притонов, хранят товар, на случай
облавы и прочих неприятностей. И чего там, в этом складе, только нет: и
солома, и дурь, и кокнар... уже готовый.
От услышанного рыжего хватил столбняк. Только в лихорадочно
засиявших глазах можно было видеть отблески этих несметных сокровищ. - И это... что, можно взять? - заикаясь, спросил он.
- Понемногу, можно. Так, чтобы незаметно. Охраны там нет. Место нехорошее, потому и не ходит туда никто.
- Митя, братан! Покажи! Христом Богом прошу! Век на тебя
работать буду. Что хочешь сделаю. Я же - художник классный. Очухаюсь,
отработаю. Митька начал объяснять насколько это опасно. Если цыгане
прознают - конец обоим, у них разговор короткий - перо в бок. Но все
было бесполезно. Наживку рыжий заглотил, аж по самые эти самые.
Идти договорились на следующее утро. Пораньше, часика в четыре, когда все еще спят.
Местом склада Митька выбрал бомбоубежище, расположенное на
территории брошенной шахты. Место действительно было нехорошим. Две
недели Митька наблюдал за входом и ни разу он не видел, чтобы кто-то
пытался проникнуть внутрь. Поговорив с поселковыми пацанами, он узнал,
что два года назад в бомбоубежище нашли труп мужика без головы и с тех
пор, мужик так и ходит вокруг - ищет голову.
Встретились в четыре утра на конечной остановке трамвая.
Для того чтобы попасть сюда к четырем, Митьке пришлось
встать в два часа и пешком топать через весь город. Но ради такого
дела, он готов был не спать неделю. Жажда мести клокотала внутри и
жрала Митькину душу, словно кислота. Он еще толком не представлял, что
сделает с рыжим. Ясно он видел одно - мышеловка захлопнется, и рыжий
будет в его власти. И никто ему не помешает. Когда Митька подходил к остановке, рыжий уже стоял,
нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и куря одну за другой
пересушенные, полурассыпавшиеся "Примы". Оделся для такого случая он
самым идиотским образом. На нем был длинный, до пят, плащ с капюшоном,
прямо на тельняшку, неимоверно грязные спортивные штаны и сандалии на
босу ногу. За один такой вид можно было схлопотать пять лет расстрела и
слава Богу что по пути не попалось ни одного ментовского патруля.
Через полчаса они подошли к входу в бомбоубежище. Митька
достал предусмотрительно приготовленную свечу и батарейку, с
прикрученной лампочкой. Потянув на себя толстенную стальную дверь,
Митька зажег свечу, отдал ее рыжему и вошел внутрь. Рыжий следовал за
ним. Спустившись по ступеням вниз и пройдя по коридору, они оказались в
большом помещении, угол которого был отгорожен толстой решеткой с
встроенной дверью. Несколько дверей вели в комнаты по периметру
помещения, но Митька сообразил, что если запереть рыжего в такой
комнате - тот просто- напросто задохнется, поскольку вентиляция не
работала. В большом же помещении воздух был, вентиляционная шахта
находилась в углу, и днем из нее сочился слабый свет. Рыжий испуганно осматривался, пытаясь хоть что-нибудь
разглядеть в неверном свете пламени свечи. Наверное, он что-то
почувствовал и свистящим шепотом начал уговаривать Митьку. - Митя, пойдем отсюда. Не хочу, Митя. Давай...
- Все, уже пришли. Не гунди.
Митька толкнул дверь решетки, вошел внутрь. Рыжий следовал за ним.
- Где? Митя...
Митька сделал шаг назад и захлопнул решетчатую дверь.
Вставить в петли заранее приготовленный и тщательно смазанный замок
было делом секунды. Поворот ключа. Еще шаг назад - все. Митька залился счастливым смехом.
Рыжий так ничего и не понял. Он подошел к решетке, свеча в его руке дрожала, удивленно посмотрел на замок.
- Митя, братан, ты чего? Зачем?
- Зачем? Судить тебя буду. Как ты меня со своим папашей судил.
- Митя. Ты что? Я никогда... никого..., - и вдруг он замолчал.
- Вспомнил, сучонок? - Митька поднес к своему лицу батарейку с лампочкой.
Рыжий обреченно кивнул головой.
- Ну, то-то же. Первое заседание завтра, в десять утра.
Держи, чтобы с голоду не сдох, - Митька кинул сквозь решетку пару
сухарей и бутылку воды. Затем он повернулся и направился к выходу, но
внезапно остановился. - Да, тут говорят, мужик убиенный ходит, голову свою
ищет, отрезанную... так ты, если что, привет от меня передавай. И скажи
ему, чтобы он тебя не трогал. С тобой я разбираться буду.
Когда он начал подниматься по ступеням, рыжий будто проснулся:
- Митя-я... не надо! Я не хочу! Да ты понима-аешь, меня же
поломает...!? - его истошные крики сопровождали Митьку до самого входа.
Выйдя и тщательно прикрыв дверь, Митька постоял,
прислушиваясь, затем подошел к выходу вентиляции, послушал там.
Изнутри, еле слышно, доносился вой рыжего. Удовлетворенный Митька пошел
к остановке, дождался утреннего трамвая и поехал на рынок. Работать.
***
Целый день, пока Митька таскал ящики с пивом и коробки со
всякими харчами, он напряженно думал. Думал о том, что же ему теперь
делать с рыжим. Он был необычно молчалив и сосредоточен. На приколы
подельников не отвечал и те, громко посовещавшись, решили, что Митька
втихаря завел себе бабу, а та, убедившись в полной Митькиной
несостоятельности, приделала ему рога от троллейбуса. Вторая половина дня была посвящена живейшему обсуждению этого вопроса.
Внезапно, к вечеру, он понял, что ничего рыжему не сделает.
Все заранее придуманные варианты, при ближайшем
рассмотрении, оказались чепухой, годной для приключенческих романов.
Сейчас он представлял себе, как рыжий сидя там, в темноте, рисует себе
картины скорой и неминучей казни, и у Митьки постепенно пробуждалось не
то, чтобы сострадание, но ощущение неправильности происходящего,
некоего душевного дискомфорта. А с душевным дискомфортом Митька жить не
любил. Не мог он так жить. Он себя тогда плохо чувствовал. Обдумав все это и приняв решение сегодня же отпустить
рыжего, он с облегчением вздохнул и пульнул в своих, вконец
распоясавшихся корешей, длинным забористым матюком. Те радостно
загомонили: - О гля...! Проснулся! А ты говорил зомби.
- Да это не я. Я говорил, ему яйца трамваем отрезало...
Обычный базарный разговор.
Вы будете смеяться, но ангел, сидящий на левом Митькином
плече - отвлекся. Может, по малой нужде отошел или на переподготовку
вызвали.
Окончательно Митька пришел в себя от истошного визга:
- Я же вам, как людям, доверила! Я же вас, сволочей,
пою-кормлю! И вы же, твари, у меня воровать? Сема, смотри, чтобы ни
один не ушел! Пусть с ними милиция разбирается! Орала заведующая магазином Раиса, или как ее называли
между собой грузчики - Репа. Ее круглое, покрытое каплями пота лицо и
без того от природы красное, раскалившись от праведного гнева, было
сейчас малиновым. Репа, кабинет которой находился у задней двери
магазина, на минутку выглянула в торговый зал, а, вернувшись,
обнаружила, что дверь незапертого сейфа распахнута и оттуда исчезли
восемнадцать тысяч рублей. Почти вся дневная выручка. В первую очередь
подозрение пало на грузчиков, таскавших ящики как раз мимо двери ее
кабинета.
Здоровенный мордоворот Сема, совмещавший функции вышибалы,
охранника и секс-символа Репы подошел к ним, окинул "бригаду" недобрым
взглядом и внятно с угрозой произнес: - Зовите, Раиса Николаевна. Никуда они не денутся. Пригляжу.
В руках у него была резиновая милицейская дубинка и то, что он ею воспользуется, ни у кого сомнений не вызывало.
Через три минуты подоспевший наряд уже обыскивал
подозреваемых. Обыск ничего не дал. Денег не было. Тогда сержант,
руководивший операцией, махнул рукой: - В отделении разберемся.
Для конвоирования задержанных в отделение, чтобы они не
растворились в базарной толпе, им надели наручники. Причем, левую руку
одного, соединили с правой рукой другого и такой праздничной колонной
повели через главные рыночные ворота. Митька шел и бурчал себе под нос
десятки раз слышанную тут же песню "Наутилуса" ...Скованные одной цепью
Связанные одной целью.
Ближайшее будущее не сулило ничего хорошего.
Их не стали рассаживать по разным камерам, вызывать
поодиночке на допрос и устраивать очные ставки. Разных камер в
отделении не было. Был "телевизор" - камера с окошком, в которую сажали
серьезных преступников, и был решетчатый "курятник" - куда помещали
притаскиваемых не в меру ретивыми сотрудниками бродяг и всякий базарный
сброд. От бродяг плохо пахло, взять с них было нечего, и от них
старались поскорее избавиться, поэтому "курятник" чаще всего пустовал. Митьку с подельниками определили в "телевизор",
предварительно еще раз обыскав и забрав все, что находилось в карманах.
Сигареты, правда, оставили. Закурили и уселись на корточки вдоль стены. Помолчали.
Первым нарушил молчание, щуплый Сепень. Откуда взялась такая погремуха и что она означала, никто не знал. Сепень да Сепень.
Шмыгая носом, он пустился в рассуждения.
- Гадом буду, это Сема. Я видел, он под кабинетом кружился.
- Вот иди и расскажи это ментам. А они тебя отпустят, и медаль дадут, - хмуро посоветовал ему Гена.
У Гены был скверный характер и за всяческие попытки прилепить ему какую-либо кликуху, он без раздумий бил в морду.
- А ведь, это на нас повесят, - произнес сосредоточенно молчавший Митька.
Как дольше всех сидевший, он пользовался в бригаде неизменным уважением, и возражать ему никто не стал.
С грохотом открылась дверь, в проеме возник дежурный. Все встали.
- Выходи, - дежурный указал на Сепеня и тот понуро побрел к двери.
Часа через два забрали Гену. Сепеня в камеру не возвратили.
- Ломают, суки, - подумал Митька. Из них троих Сепень был самым слабым. Естественно, менты с него и начали.
Еще через час вновь загремел замок. Когда его вели по
коридору, Митька увидел, что Сепень и Гена сидят в "курятнике", следов
побоев не видно, что, впрочем, ни о чем не говорит. Что-что а бить, не
оставляя следов, менты умели. Он вопросительно вскинул на них голову, и тут же получил ощутимый удар по почкам от идущего сзади дежурного.
- Куда смотришь, падло?
- А куда мне смотреть?
- На хрен себе смотри, - они прошли по коридору и вошли в кабинет.
На пытошную было непохоже. Никаких пятен на полу. Стул посередине, стол у окна. За столом сидел молодой лейтенант.
Лейтенант с любопытством взглянул на Митьку, указал ему на
стул, отпустил дежурного и придвинул бланк протокола допроса. Поднялся,
достал из пачки сигарету, подошел и протянул ее Митьке. Дав прикурить,
пачкой приподнял рукав Митькиной майки и оглядел замысловатую
татуировку. - Чалился? По какой?
- Так в деле же есть, гражданин начальник, - все лагерные
премудрости мгновеннно всплыли из каких- то неведомых уголков памяти. - Ладно, разберемся. Я вот тут, думаю, как бы нам с вами
по-хорошему это дело закрыть? - лейтенант закурил и пустил клуб дыма в
Митьку. - Ага. Ты, стало быть, "добрый следователь", - подумал
Митька, а в голове у него, как счетчик таксомотора щелкало правило
номер один: "Не верь - не бойся - не проси. Не верь - не бойся - не
проси". - Так и я об том же, гражданин начальник. По-хорошему, да по-доброму - мы ж, с дорогой душой...
Митькино юродство на лейтенанта впечатления не произвело.
- Человек ты, судя по всему, опытный. Я тебе просто напомню
некоторые особенности законодательства, - он помолчал, давая Митьке
осмыслить, затем продолжил. - То, что деньги вы вернете, я не сомневаюсь. Куда вы
денетесь с подводной лодки. Весь вопрос только - как... Вернете сейчас,
по-хорошему - дело я закрою, я его, собственно, еще и не начал. И все.
В противном же случае - организованная группа, ты, видимо -
руководитель, заранее продуманное и подготовленное хищение в особо
крупных размерах. Ощущаешь, что тебе горит? Да еще с рецидивом.
Митька ощущал. Он знал, что лейтенант врет, и что самое
лучшее в его положении молчать. Авось, пока молчишь, что- нибудь да
переменится. К примеру, землетрясение случится. После задушевной беседы, его отвели в "телевизор", где уже сидели Сепень и Гена. Больше их в этот день не трогали.
О рыжем Митька вспомнил только ночью. Не до рыжего ему сейчас было....
На следующий день, в знакомый кабинет привели сразу всех троих.
Кроме лейтенанта в кабинете был еще какой-то капитан и Репа.
- Заявление притаранила, - подумал Митька. Однако на столе никаких бумаг не было.
- Итак, вы не изменили своего решения, Раиса Николаевна? -
обратился лейтенант к Репе и та, насупясь, отрицательно мотнула
головой. Лейтенант объявил подозреваемым, что, в соответствии со
статьей такой-то, они могут быть свободны, вызвал дежурного, и им
вернули мелочь, вывернутую из карманов. Митька не верил своим ушам. Вместе с Репой они вышли из отделения.
- Значит так, орлы, - обратилась к грузчикам Репа, -
разобрались мы, по-свойски. К вам у меня претензий нет. Свободны. На
работу ко мне больше не ходить. Репа села в стоявшую рядом белую "Ниву" и укатила.
Бригада переглянулась. Такого поворота никто не ждал.
Уже потом Митьке рассказали, что хитрая Репа сообразила -
деньги должны быть где-то в магазине. Слишком мало времени было у вора,
чтобы вынести их. Заперев вечером магазин, она принялась обыскивать
каждый закуток и нашла-таки. В туалете, в окошке для вентиляции.
Остальное было делом техники. Подменив пакет на такой же по размерам,
Репа вымазала его масляной краской, которая не сохла трое суток, благо
воняло по всему магазину - делали косметический ремонт. За туалетом она
приглядывала сама, через полуоткрытую дверь кабинета. И что вы думаете? Прямо с утра, вошедший туда Сема, вылетел, старательно пряча руки. Воды и растворителя в туалете не было.
О чем потом разговаривала Репа со своим милым на протяжении
двух с лишним часов, осталось тайной, но больше Сему в магазине не
видели.
Посовещавшись, бригада решила сегодня на работу не ходить.
Многовато будет впечатлений для одного дня. Попрощавшись, они
направились каждый в свою сторону. Митька с облегчением вздохнул и
направился к трамвайной остановке. Через час он уже стоял перед дверью бомбоубежища. Конечно,
плохо, что сегодня нет ни батарейки, ни свечки. Ну да ладно, не
заплутает. Спички в кармане и там же он нащупал ключ от замка. Он открыл дверь, прислушался. Внутри было тихо.
Спустившись по лестнице вниз, Митька, подсвечивая себе спичкой, пошел по коридору. Дойдя до большого помещения, позвал:
- Николай, - ответа не было.
- Ушел, - с облегчением подумал Митька, - видать замок открыл.
Он подошел к решетке, зажег спичку. Замок висел на месте,
целехонек. Митька начал всматриваться вглубь решетки и вдруг понял, что
справа, на уровне глаз, он видит висящий сандалет. Митька зажег еще
одну спичку - сандалет висел на ноге. Митька поднял глаза к потолку... Наверху, уставясь на Митьку выпученными глазами, висел рыжий.
Его оскаленный рот словно силился что-то сказать,
растопыренные руки сжимали решетчатые прутья. Видно рыжий, ища выход,
забрался под потолок, просунул голову в квадрат стальной решетки, а
тут... толи нога соскользнула, а может, ломало его без дозы. Митька, пятясь задом, отступил обратно в коридор. Рыжий,
казалось, провожал его глазами. Добравшись до лестницы, Митька, что
было мочи, понесся вверх по ступеням. Он не боялся мертвых, но
чувствовал себя сейчас очень и очень неуютно. Сознание того, что он
виноват в смерти рыжего давило, и Митька старался как можно скорее уйти
с этого места. Добравшись домой, он достал купленную по пути бутылку водки и осушил ее в два приема. Не закусывая.
За упокой души...
***
Из разбитого окошка потянуло прохладой и Митьке стало чуток полегче. За окном уже серел рассвет. Должно быть, пятый час утра.
- Сука, Марат, - опять повторил Митька, кряхтя, поднялся с пола и, держась за стену, с трудом вышел на крыльцо.
Он уселся на ступеньки и попытался несколько раз глубоко
вдохнуть. Закружилась голова. Прохладный воздух резал легкие и выходил
из них перегарной вонью. Подошел Тяпа, ткнулся головой в колени. Тяпа
был беспородный кобель с каплей немецких кровей, доставшийся ему в
наследство от Сони. - Жрать хочешь? - участливо спросил Митька.
Впрочем, вопрос был чисто риторический. Пропитание Тяпа
добывал себе сам, обходя каждый день поселковые помойки и обхаживая,
между делом, бродячих сук. Однако каждый вечер он возвращался домой,
забирался в старую рассохшуюся будку и спал там до следующего утра.
Изредка, когда было настроение поговорить, Митька приглашал его в дом,
угощал каким-нибудь деликатесом, вроде колбасных обрезков, наливал себе
стаканчик и в сотый раз рассказывал о незадавшейся жизни. Тяпа был
идеальным слушателем. Устроившись у Митькиных ног, изредка постукивал
хвостом по полу, участливо смотрел карими глазами, в нужных местах
поскуливал и никогда не перебивал.
Нужно было как-то спасать положение. Спасение жило на
соседней улице. Звали спасение - Балдоха. Это была пятидесятилетняя,
толстая, рыхлая тетка, торговавшая самогонкой. Балдоху люто ненавидели
все окрестные бабы за то, что самогонку она отпускала их непутевым
мужьям не только за деньги, которых у тех никогда не было, но и за
всяческую, домашнюю утварь. Нередки были сцены, когда очередная
пострадавшая, обнаружив пропажу любимой кастрюли, неслась к Балдохе и
устраивала скандал, разносившийся далеко окрест. Иногда это помогало, и
тогда победительница возвращалась, торжественно неся в одной руке
кастрюлю, а другой, волоча своего "кормильца", иногда - нет, и тогда
крики долго носились над поселком. Мужики тетку уважали за качество
самогона и покладистый характер, за что и прозвали Балдоха, что в
переводе с "фени" означало - Солнышко. Митька знавший, что кредит у Балдохи исчерпан - период
безденежья длился уже давно - вошел в дом, снял со стены часы-ходики,
опять-таки оставшиеся от Сони, и направился в пункт "поправки
здоровья". Идти пришлось долго, поскольку Митькино сердце,
пошаливавшее в последнее время, несколько раз норовило то ли
остановиться, то ли выпрыгнуть из груди на волю. Тогда Митька тоже
останавливался, судорожно хватая ртом воздух и ощущая, как страх смерти
всплывает откуда-то снизу, заполняя все Митькино нутро. Потом -
отпускало, и он продолжал нелегкий путь.
Балдоха не спала. Митька столкнулся с ней у калитки в
момент, когда та выгоняла на улицу уток, целый день ковырявшихся у
двора. Балдоха, не задавая лишних вопросов, молча взяла из Митькиных
рук часы, толкнула его в калитку и, проведя в летнюю кухню, налила
стограммовый стаканчик. - Только бы пошла. Помоги Господи, - думал Митька,
пытаясь не расплескать доверху налитый стакан. Он не знал можно ли
обращаться к Господу за помощью в таких случаях, но больше обращаться
было не к кому.
- Ух.... проскочила, - Митька пожевал огурец, услужливо подсунутый Балдохой и, оживая, глубоко вздохнул.
Самогонка, посеянная на старые дрожжи, мгновенно затуманила
сознание и все, что было полчаса назад, отошло куда-то в далекое
прошлое. Знавшая дело Балдоха уже несла бутылку, заткнутую бумажной
пробкой и выпроваживала его из кухни. - Иди милок... иди. Вас много, а я одна. Сейчас косяком потянутся. Иди не занимай место.
И точно. В калитку уже входил очередной клиент....
Через час Митька был на рынке. Работать он не собирался. На
сегодня было назначено более важное дело. Протолкавшись сквозь толпу,
он прошел в самый конец рынка, на место давешней "гульки". Здесь и
держал свое заведение Марат, жаривший шашлыки непонятно из какого мяса
и торговавший "паленой" водкой, которой Митька и траванулся. Вчера они
отмечали удачную операцию - реализацию раскопанных под терриконом, на
бывшей свалке завода, электродвигателей. Как всегда, на халяву,
сбежалась куча знакомых и незнакомых. И чем дело кончилось, Митька,
честно говоря, даже и не знал. Последнее что он помнил - была худая,
базарная шныряла в рваных джинсах, взгромоздившаяся к нему на колени и
внушавшая: - Митя... сыночек... не пей. Послушай мать.
При этом она регулярно целовала Митьку в макушку и, так же
регулярно, подставляла стакан Сепеню, исполнявшему функции
капельмейстера. - Мамка нашлась..., - тупо глядел на нее Митька, уже не
соображавший, что мамке лет меньше, чем ему. Радости от встречи с
мамкой он не испытывал.
- Митя-джан! Здорово! - восторженно закричал увидевший его Марат, занятый разведением огня в мангале.
- Как настроение? Как самочувствие? Болеешь? Сейчас поправим..., - он направился в кильдым.
- Э-э... Марат. Не надо, я так посижу. У меня немного есть, - Маратовой водке Митька больше не доверял.
Он прошел в самый дальний угол, уселся за стол и там
просидел до трех часов дня. Периодически он прихлебывал из бутылки.
Кто-то подходил, что-то говорил, он что-то отвечал, проделывая все это
чисто автоматически. В три часа Митька заснул.
Но ровно через два часа он проснется.
Проснется и пойдет к киоску Веранды. Пойдет, повинуясь колебаниям маятника. Колебаниям, над которыми никто не властен...
***
С устройством "макарова", Митька, до этого никогда оружия в
руках не державший, разобрался довольно быстро. Засунув его сзади в
штаны и прикрыв свитером, он быстрым шагом направился подальше от рынка
и милиционера с пробитым "умом". Митька понимал, что времени - мизер.
Через пару минут, отставший мент найдет своего напарника и сообщит по
рации о происшедшем. Тут же запустят какую-нибудь операцию "перехват"
или как там это, у них называется. Установить личность - пара пустяков.
Веранда знает, у кого он работал, а там найдут домашний адрес. Значит,
домой нельзя. Фотографии Митька в обозримом прошлом не делал.
Сообразят, найдут старую из дела, а пока разыскивать будут по
словесному портрету. Первым делом перекроют центр и все выходы к
вокзалам и дорогам. На попутку с такой рожей ему не сесть, да и чесать
на постах будут по полной программе. Конечно, самое лучшее - добраться
до железки и залезть в какой-нибудь товарняк. Но это уж, как повезет.
Митька шел, стараясь держаться как можно естественнее и не
рисоваться особо на улицах. Проходных дворов хватало. Так медленнее, но
вернее. Подходя к центральной улице, он увидел на перекрестке стоящие
рядом милицейские машины, а возле них, внимательно стригущих взглядами
по прохожим, патрульных. Митька попятился в находившийся рядом подъезд.
Не заметили. Конечно, можно попробовать отсидеться где-нибудь на
чердаке или в подвале, но, с недавних пор, все подобные места стали
закрываться на замки. Да и жители, увидев прячущегося человека, тут же
вызовут ментов. Отпадает. Митька стоял в подъезде и курил одну за другой сигареты,
так и не решив, что же предпринять. Мимо, окинув недобрым взглядом,
прошла старуха с мусорным ведром. Через пару минут она, уже возвращаясь
назад, остановилась напротив Митьки и спросила: - А вам кого?
- Николаева мне, Степана, с третьего этажа, - ответил Митька первое, что пришло на ум. А про себя подумал:
- И не сидится ж тебе, курва старая. Внуки бы вынесли твои помои.
- Нету здесь таких. Я тут всех знаю, - уверенно произнесла
старуха и выжидательно уставилась на Митьку, давая понять, что стоять
она будет до тех пор, пока тот не уйдет. Митька молча пошел к выходу из
подъезда. Выйдя, увидел машины на том же месте и повернул в другую
сторону.
Он уже входил в широкий проход между домами, который вывел
бы на другую улицу, как вдруг рядом раздался скрип тормозов, и из
остановившегося УАЗа выскочил вооруженный автоматом милиционер. - Стоять! Документы! - скомандовал он, всматриваясь в Митькино обличье.
Раздумывать было некогда. Митька рванул вбок, стараясь,
чтобы густо посаженные тополя, прикрывали от смертоносного жала
'калашникова'. Сзади услышал лязг передергиваемого затвора. Грохнул
выстрел... - Предупредительный... вверх, - подумал Митька, - у них так по инструкции положено.
Спасительный угол был совсем рядом, сзади взвыл мотор УАЗа.
За углом вниз вела узкая бетонная лестница. Машина тут никак не
пройдет, но бегать эти парни тоже умеют. В подтверждение, сзади
раздался топот и крики: - Стой! Стрелять буду!
Митька заскочил во двор какой-то конторы забитый
строительной техникой, перемахнул через забор... еще двор... еще
забор... собаки... еще забор. По левому плечу словно стегнули стальным
прутом, и тут же он услышал звук очереди. Митька, в горячке еще не
чувствовавший боли, заскочил в какую-то калитку и оказался перед толпой
пацанов, вениками подметавших пыльный асфальт. Это был детский дом. - Дядя Митя! Здорово, - один из подметал выступил вперед.
Это был Толик, которого бабка сдала в детский дом при живых родителях,
лишенных прав на управление собственным сыном. Толик был частым гостем
Митькиной бригады. Детдомовского рациона ему не хватало, а может -
отнимали, и Митька подкармливал вечно голодного мальчишку. Иногда тот
приходил с друзьями и, стараясь отработать харчи, хватался за ящики. - Это за тобой, дядь Митя? - оглядывая плечо, спросил Толик.
Митька молча кивнул.
- Леха! Дуйте к воротам, направьте их куда-нибудь.
Толик схватил Митьку за рукав и потащил к сараю, стоявшему в
углу двора. На сарае висел замок, но Толик, быстро ковырнув его,
распахнул дверь и втолкнул Митьку внутрь. Полутемный, набитый всяким
хламом сарай, был, конечно, ненадежным убежищем, но выбирать было не из
чего. Митька присел на ящик и затих прислушиваясь. Через минуту он
услышал мужские голоса и пацанячий гомон. Он выглянул в щель.... Во дворе стояли четверо вооруженных милиционеров,
окруженных толпой наперебой что-то орущих и тычущих пальцами на улицу
пацанов. Один из милиционеров прошел по двору, внимательно всматриваясь
в свежеподметенный асфальт. Он подошел к сараю, подергал замок и тут с
улицы раздался крик: - Есть, нашел кровь... сейчас достанем!
Менты исчезли. Митька перевел дыхание.
.
|
| Категория: Братки пишут | Добавил: tramp (05.07.2009)
| Автор: Сергей Горохов
|
| Просмотров: 61585
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
 |
© 2024-2009 Tramp&Go-Go All Rights Reserved |
 |
|
|
